Фильм Мертвые дочери

В Москве происходит серия загадочных смертей. Все склонны видеть в них просто несчастные случаи, и никому не приходит в голову связать их между собой. Ведь в мире, где каждый смотрел не один фильм ужасов, очень трудно поверить в реальность легенды о призраках.

Трудно, пока не погибнет твой друг, и риск стать очередной жертвой восставших из мертвых девочек не нависнет над тобой. Три дня Анна и ее друзья будут жить в страхе. Малейшая оплошность или неосторожный поступок грозят страшной расплатой.

Каждый из молодых людей попытается найти собственный выход, свой путь к спасению, свой способ избежать наказания. Что можно сделать, чтобы проклятие отступило? Как определить, где добро и где зло? И возможно ли это, если твоими судьями стали мертвые дети?

Режиссер - Павел Руминов
Сценарий - Павел Руминов
Продюсер - Эдуард Бояков, Рубен Дишдишян, Павел Руминов, Виолетта Кречетова, Антон Тишаков
Оператор - Федор Лясс, Виталий Ершов
Монтаж - Павел Руминов
Художник - Маша Ламзина, Павел Руминов, Артем Кузьмин, Константин Шарков, Екатерина Щеглова, Валерий Назаров
Композитор - Трей Ганн, Александр Иванов, Павел Руминов, Алексей Таруц
В главных ролях - Екатерина Щеглова, Михаил Дементьев, Никита Емшанов, Дарья Симоненко, Артем Семакин, Равшана Куркова, Михаил Ефимов, Иван Волков, Елена Морозова, Ирина Бразговка
Жанр - ужасы, драма, мистика
Слоган - «Be Good or Die»
Бюджет - 1 300 000$
Сборы в России - 1 418 200$
Зрители - 247 600
Премьера - 1 февраля 2007
Время - 123 минут

Новости

Кадры из фильма Мертвые дочери

Отзывы

Рецензия Екатерины Русановой

По ощущению «Мертвые дочери» такой же диссонанс и испытание, как симфония некоего революционного композитора, выстукивающего ее на клавишах рояля граблями. По инсценировке фильм — не фильм, а скорее история болезни, где заботливый худрук-врачеватель, проникнувшись фобиями всех пациентов, старательно выводит в медицинской книжке «параноидальный синдром, учащенный пульс и дыхание, зрачки расширены по принципу «у страха глаза велики». По исполнению глобальный замысел в основе равен бессодержательности в результате. Жанр определению не поддается: не хоррор, не триллер, не драма. Скорее, это долгий ролик о вреде «Русского радио» и насильственной прививке синдрома добра. Мол, добро принудительное выглядит несимпатично.

Мало придумать достойную фабулу, надо ее разработать, досконально расписать, и если материала явно не достаточно, снимать мейнстримную короткометражку или полноформатный арт-хаус. Но на два часа как-будто бы «массового» кино, при острой нехватке ситуаций, характеристик и стройного изложения получается так, как получилось: один сидел, другой молчал, третий ногой качал. Руминов похож на шарлатанку его фильма, кушающую мороженое на сеансе экзорцизма, пока «клиент дозревает»: зрители проснутся как раз к «кровавой бане», когда все со всеми случится.

В этом хорроре страшно то, что приключается в воображении, - стоит представить, как поступили бы с режиссером любители жанра, окажись он в зале. Возможно, его бы побили. Возможно, даже ногами. С другой стороны, они сразу могут уйти, поскольку все ясно на первых минутах: как будет снято, как будут изображать, как говорить. И с экрана рекомендовано быстрей отправиться в буфет и выпить столько же, сколько первая из барышень по сюжету, перед трансляцией страшной истории. Лучше — выпить больше, если жалко денег и надо вернуться в зал. Правы те, кто воспринял мизансцену как руководство к действию, — хорошо еще, что продолжается сага о дочках всего-то два часа. А ведь могло же быть и три, и четыре.

Очень болят глаза от обилия сверхкрупных планов, сине-морозильного монохрома, рваного монтажа и чересчур экспрессивной камеры. Превосходство визуализации надо всем остальным таково, что выходит практически искусство современной инсталляции и чуть-чуть поп-арта, где предметы становятся одушевленными, а человек превращен в предмет ради индивидуального стиля или какой-то символики. За неимением пьесы можно созерцать и разбираться в правильности ракурсов и информативности в кадре, за кадром и между ними. Но, разглядывая картинки, все время задаешься вопросом, почему надо облекать основополагающую морально-нравственную фабулу в подобную форму? Зачем понадобились те же вредоносные дети как выразители гнева Немезиды или олицетворения дамоклова меча?

Идея бессвязного коллективного «воспоминания о смерти», проблема человеческого выбора между совестью и бесчестием переданы в эквиваленте «не как у всех», однако кругом сплошная «ватрушечность» по определению одного из персонажей. Креативщик Руминов самозабвенно злоупотребил склейками и «одежкой» видеоряда, маскируя отсутствие действия, и расставив в нескольких предложениях немыслимое количество знаков препинания. Он сделал картину многомерной — на первом плане слой реальности, над ним — слой инфернальный, и связаны они прослойкой «верно-неверно», «хорошо-плохо». Что хорошо, а что плохо, никто уже не понимает и не хочет понять.

Создавая подобное сложно-структурированное полотно с взаимодействующими, друг в друга перетекающими мирами, Руминов заменяет конкретную иллюстративность ужаса его обобщением. И в обобщениях увязает: есть условные наброски, вместо героев — жертвы, их много, все — главные, все тревожно ждут развязки и обозначают собой бездуховных производителей навоза, ввергнутых в фатум. В итоге по реакциям — много шума и ничего. Лишь шум действительно очень качественный, надо отдать должное мастерам звукоэффектов, которые смотрели отечественного «Господина оформителя».

Без погони за новым словом в кинематографе могла бы состояться неплохая картина: с другими актерами, которые умеют играть, с хорошим сценаристом, знающим, как переводить схему в слова без чужеродной мистики. Но пока что, если хотите хоррора, пугайтесь азиатских упражнений, а если хотите катарсиса, слушайте Роберта Смита периода тяжелой депрессии. Не только у него одного «жизнь распадается на лепестки», осознание непременного летального исхода, и каждый поступок важен в контексте страшного суда. Просто экзистенциалисты об этом чаще задумываются.